И снова, возвращаясь к событиям 50-летней давности, я дерзаю, хотя бы отчасти, раскрыть перед вами сонм переживаний, запечатленных в строках моих стихов и прозы.

ДВА СТОЛПА 
Господь же шел пред ними днем в столпе облачном, показывая им путь, а ночью в столпе огненном, светя им, дабы идти им и днём и ночью. 
(Книга Исход 13:21).

1965-й год сделался для меня судьбоносным. В ту листопадную осень в старорусской студенческой Рязани случились две встречи, которые, подобно столпу огненному и столпу облачному, десять лет к ряду вели меня через дни и ночи ликующе-возвышенной любви, непоправимых сломов, злосчастья разлуки и непредсказуемых обретений.
В лицейский день, 19 октября, на излюбленной из улочек, мне явилось очарование светловолосой и легконогой студентки пединститута. Ей предначертано было стать лучезарной сопутницей наших первых совместных лет и печальницей в беспросветно-долгой разлуке. Последняя, роковым образом проистекала из неожиданного знакомства и увлеченного общения с группой моих сверстников, проникнутых антисоветским настроем и политическим радикализмом. С того дня жизнь моя, внешне вроде бы обыкновенная, возымела скрытную, захватывающую и опасную параллель, которая статьей 70-ой Уголовного кодекса квалифицировалась как «антисоветская агитация и пропаганда». Мы, горячие головы, в попытке возродить правоту марксисткой утопии, выглядели, как мне видится теперь, политическими несмышленышами и исторически наивными желторотиками.

Пытаясь войти в одну и ту же реку дважды, мы с неизбежностью наступали на те же грабли, от которых, в свое время, в семнадцатом году, получили удар по лбу наши, ослепленные идеей, деды и отцы. Между тем, запал правдолюбия и юношеского максимализма делал нас, в собственных глазах, пламенными революционерами, ратоборцами за справедливость и всеобщее благо. Рисковая романтика неполных 17-ти лет, самозабвенная безудержь во всем, за чтобы я не брался, с равной пылкостью проявились как в обожании моей милоликой Маргариты, так и создании антисоветского подполья в Рязани и Саратове. Слава Богу, что мне, вовлеченному в эту самоотверженную, но опасную авантюру, хватало ума скрывать от Риты рискованность наших замыслов и возможных последствий нешуточной политической игры. Чувствуя её любяще-растущую привязанность, я, сколько мог, старался оградить мою ненаглядную от тревог и опасений за меня и нашу с ней будущность. 
С того венчального октября, год, проведенный в Рязани, настолько сблизил нас, что мы не мыслили жизни друг без друга. Как говорится, "счастливые часов не наблюдают"... Но тут, через год о предстоящей разлуке нам напомнил месяц август. Тогда я отправился на учебу в Саратовский юридический, а Риту, как отличницу и подающую надежды студентку, перевели из педагогического на истфак МГУ. Жизнь по рознь,- такое нестерпимо-затяжное, скрашивали частые, едва ли не через день, письма. Скорополительные перелеты Саратов-Москва вконец опустошали наши и без того тощие студенческие кошельки. Но истосковавшись друг по другу, мы ничего не жалели ради кратких часов восторженных шатаний по столице и уединенных радостей в ее комнатке на Ленгорах. Уютный полумрак вечернего застолья, горячечные признания после фужера легкого вина, по обыкновению переходили в мечтательные грезы. В них нас влекла и нежила надежда на жизненную слиянность и рождение малышей - непременно девочки, а потом и мальчика.